7 марта 2017 года в художественной жизни «русско-еврейского Израиля» произошло незаурядное событие: в пятерку топ-лотов, проданных на аукционе, проведенном известной тель-авивской галереей «Matsart», вошли две картины нашего дважды соотечественника Александра Левина. Этот художник, родившийся в Киеве в 1975 году и живущей в Израиле уже 27 лет, благодаря своему филигранному живописному мастерству за эти годы сумел добиться заслуженного авторитета среди ценителей и коллекционеров. При том, что в работах Александра Левина очевидно прослеживается влияние художественного наследия выдающихся еврейских художников-сюрреалистов Самуэля Бака и особенно Баруха Эльрона (1934–2006), у которого Александр занимался на протяжении десяти лет, у него безусловно есть свой авторский почерк. Не менее важно и то, что в лучших своих работах он размышляет над самыми значительными историческими процессами, делая зрителей своих работ сопричастными этим воспоминаниям и раздумьям.
Александр Левин создал значительное количество произведений, среди которых есть как более, так и менее удавшиеся: массовый зритель (особенно из-за рубежа) нередко хочет и готов платить за достаточно китчевые стилизации под иудейское наследие, считая именно эти подделки аутентичными проявлениями израильского искусства. Галереи в окрестностях наиболее престижных иерусалимских и тель-авивских гостиниц полны работами в стиле якобы Мауриция Готтлиба или Марка Шагала, подобно тому, как у московского Парка культуры всегда можно подобрать пейзаж «под Левитана» или портрет «под Шилова». Вопрос, как художнику избежать подобного искушения – и при этом суметь выжить, зарабатывая на жизнь именно своим искусством – весьма и весьма непростой. Главное, как представляется, состоит в том, чтобы, даже делая на заказ работы, не позволяющие в полной мере реализовать свое художественное видение и свой творческий дар, не ограничиваться ими. У каждого живописца есть проходные работы; вопрос, однако, не в этом, а в том, создал ли он произведения, заслуживающие остаться в памяти современников и потомков. Нет сомнений, что у Александра Левина такие картины есть. Пожалуй, два его наиболее сильных, западающих и в душу, и в сознание цикла работ посвящены Холокосту и воссозданию израильской государственности. Работы именно из этих циклов мы, поэтому, и рассмотрим в настоящей статье.
На полотне «Дорога в ад» изображено мистическое видение разрушающейся на глазах синагоги: каменная лестница ведет к распахнутым вратам алтаря под огромный стеклянным куполом, за которыми бушует пламя преисподней. Мученики Холокоста смотрят со старых фото, вырванных из их прошлой жизни. Молчаливыми тенями, то обнимая друг друга, то держась за руки, то молчаливо глядя на зрителя, они возникают из глубин памяти о том чудовищном времени, когда многие тысячи людей гибли в одночасье, раздавленные и уничтоженные, когда люди тщетно искали спасения в бегстве – и народ, обреченный на гибель, стоит на пороге смерти. Их разрушенные судьбы остались за деревянными оградами, замотанные колючей проволокой, в грудах разбитого стекла и за руинами кирпичных стен. Лишь совсем немногим удалось спастись, подобно испуганному насмерть человеку, который бежит по железной дороге у правого края полотна … Европейское еврейство было почти полностью уничтожено – поэтому даже самые непоколебимые, неизменные священные символы их памяти и веры разрушаются на глазах: огромная менора вот-вот обрушится вниз, скрижали Заветы едва держатся на вершине синагогального ковчега, а в глубине него пылают охваченные огнем красные свитки Торы, и их огненный вихрь вот-вот вырвется наружу и поглотит все вокруг. А у самого подножия лестницы, взирая на весь этот ужас, стоит маленькая девочка с плюшевым медвежонком – это образ нового дня, нового поколения, которому не ведом кошмар этой трагедии. Будет ли его будущее мирным и безоблачным, свободным от унижений и преследований? На это всем нам остается только надеяться… Эта пронзительная картина Александра Левина отсылает зрителей к полотну «Семья», созданному Самуэлем Баком в 1974 году. Левин ровно вдвое моложе Бака; фактически, молодой израильский художник поднимает свечу, зажженную ныне уже 84‑летним живописцем, сумевшим пережить Холокост, спасшись из Вильнюсского гетто, чтобы сохранить ее для нового поколения.
На картине «Молитвы, оставшиеся без ответа» художник вновь обращается к незаживающей памяти о трагедии Холокоста. На полотне изображены два кирпичных сооружения (по форме похожих на две половинки граната), напоминающих крематории лагерей смерти, из труб которых вырывается адский дым, заволакивающий небо и скрывающий солнечный свет, которому уже никогда, кажется, не прорваться на землю и не согреть ее. На одном из зданий изображена огромная желтая звезда, плачущая, оплывающая, подобно воску, от невыносимого жара печи. Другое сооружение напоминает котел, где свалены вещи, ставшие символами того духовного мира, в котором родились и выросли те, чьи жизни растоптала трагедия: талиты, скрипка, скрижали Завета, шофар, и среди всего этого – целый ворох старых фотографий… В каменные ворота ведут железнодорожные рельсы – дорога в один конец, откуда уже нет возврата и спасения. А вокруг в ужасающем беспорядке среди черепков и разбитого стекла разбросаны вещи, напоминающие о прежней жизни и о судьбах тех, чьи жизни унесла Катастрофа – связки книг, открытки, детские игрушки, бесчисленные фото, с которых в немом ужасе и с безнадежной мольбой смотрят сотни живых еще глаз… Все это – осколки разрушенной жизни и разбитых надежд миллионов людей, чьи судьбы перечеркнула беспримерная в мировой истории трагедия. Вдали, на горизонте, ветер уносит вырванное с корнем дерево (этот мотив очевидно навеян произведениями Баруха Эльрона), будто обрывает чью-то цветущую жизнь, а вихрь поднимает в воздух забытые кем-то чемоданы и книги. Размотавшиеся свитки Торы, брошенная на землю менора – это последние напоминания о том наследии, которое берегли мученики Холокоста, о той традиции, в которой они росли и жили, и о той вере, которая давала им силы до самого конца – и которая не сумела спасти их в самые страшные годы. Живописец глубоко скорбит о тех, чья последняя молитва так и осталась без ответа – и их память он увековечивает в своем пронзительном и столь трагичном полотне.
Очевидно, что трагедия Холокоста стала той «лестницей Яакова», взойдя по которой еврейский народ смог после двухтысячелетнего перерыва вновь обрести свою государственную независимость. Этой теме посвящены несколько исторических картин из нового цикла художника. Эти работы написаны Александром Левиным на приклеенных на холст старых газетах, сохранивших подлинный дух того времени, которому художник посвящает свои произведения.
На картине «Израильская война за независимость» перед зрителем открывается захватывающая панорама древней башни (известной, пусть и без внятных на то исторических оснований, как Цитадель Давида), гордо и неприступно поднимающейся ввысь. Зубцы и вековые стены цитадели возвышаются над Иерусалимом бесстрашно и почти торжественно, а острые зубцы, защищающие сердце цитадели, очерчены резко и пронзительно, будто освещенные вспышкой сигнальной ракеты. Крепость поднимается над скалой, сливаясь с ней в единую неприступную твердь, на фоне газетных страниц и заголовков, сообщающих сводки с фронтов, которые проступают прямо на небе и бросают отражение вниз. Новости меняются с каждой минутой, одни газеты сменяют другие, наслаиваясь друг на друга, и в раскаленном воздухе страницы начинают плавиться, проливаясь восковыми струями на землю, и острые тени на стенах кажутся следами от пуль, особенно, если вчитаться в заголовки: «Путь и мужество», «Погибли в боях за Родину»… Картина, скрупулезно выписанная с графической, почти ювелирной точностью, решена в пронзительной, резко контрастной гамме бело-бежевого света (напоминающего о вечном песке пустыни и тысячелетних каменных стенах) и черных, обрывистых, пронзительных теней. Озаренная холодным, сверхъестественным солнцем, будто выхваченная из ночной тьмы вспышками молний и огнями зениток, цитадель резко выступает на фоне неба – и в этом неживом свете она кажется почти библейским видением, становясь символом незыблемой веры в скорое возрождение еврейского государства. Высокие стены и зубцы непоколебимо высятся в белеющих небесах, заставляя верить, что, несмотря ни на какие тревожные сводки на страницах бесчисленных газет, боль и скорбь останутся в прошлом, и вечная крепость над вечным же городом будет гордо возвышаться над молодой страной, связывая ее священное, бережно хранимое прошлое и полное новых надежд будущее.
На картине «Первые дни независимости Израиля» изображен одинокий старик, облаченный в длинное одеяние и талит, в шляпе и с посохом, медленно идущий по старинной узкой улице, на которой нет больше ни души. Сквозь каменные стены слева, в стороне от него, проступают газетные страницы с последними новостями, которые сообщают о том, что «Жизнь в Иерусалиме возвращается в нормальное русло». Это было не совсем так: Иерусалим оказался разделенным надвое между Израилем и Иорданией, причем весь Старый город, включая его вынужденно покинутый жителями еврейский квартал, был занят войсками Арабского легиона. Старик направляется по ступенчатой улице к арке, откуда брезжит манящий свет, а стены, окна и двери вокруг, будто продолжение газетных страниц, испещрены надписями и заголовками – и в то же время эти вековые стены напоминают о древних письменах, начертанных на свитках Торы. На газетных страницах мы видим первого главу правительства Израиля Давида Бен-Гуриона с супругой, командующего Южным фронтом в Войне за независимость генерала Игаля Алона и командовавшего в той же войне Иерусалимским фронтом Моше Даяна. Но гул новостей, громкие интервью, улыбки – все это остается в стороне, герой художника проходит мимо пестреющих страниц. Старик, доживший до возрождения израильской государственности, уже не смотрит на газетные заголовки. В его неторопливой поступи – молчаливая скорбь по тем, чьи жизни унесли Холокост и борьба за независимость. В его задумчивом молчании – и тревога за то, каким будет будущее этого государства, насколько мирной и светлой будет его жизнь, ведь в первый же день независимости Израилю была объявлена война, в которой погиб каждый сотый еврейский житель Палестины/Эрец-Исраэль. Поэтому этот праздник не ярок и не громок, в нем нет шумного ликования, эта молчаливая радость сквозь слезы и тревогу скорее подобна задумчивой молитве.
Эти дни давно стали историей, поэтому газеты желтеют и выцветают, но память вновь и вновь возвращает страну к событиям тех лет. Образ старца, исполненного глубины и мудрости, словно олицетворяет собой сам дух еврейского народа, дождавшегося исполнения своей мечты, и понимающего, что теперь на его плечах – колоссальная ответственность за то будущее, которое он будет строить, а впереди – непростая дорога, на которой ему предстоит еще так много сделать, и эту независимость еще придется отстоять. Старец идет навстречу свету, солнцу, будущему – навстречу новой истории, которая уже начинает писаться новыми письменами на стенах древнего города, будто на страницах древней книги.
На картине «Десантники 1967 и 2017 годов» изображены двое молодых людей в военной форме и с автоматами, в синих кипах, молящиеся у Стены Плача, прижимая к ней ладони и склоняя головы у ее твердыни. Рядом сквозь камни кладки проступают газетные страницы с новостями о событиях далекой уже Шестидневной войны и очертания черно-белой фотографии, изображающей израильских десантников в Старом городе в Иерусалиме, сделанной недавно скончавшимся фотодокументалистом Давидом Робингером (1924–2017) 7 июня 1967 года. Однако, пусть с тех пор и прошло полвека, в стране не воцарился прочный мир, и скорбь о жертвах далекой войны по-прежнему отдается живой болью в сердцах, когда израильтяне скорбят уже о жертвах дня сегодняшнего, когда люди вновь гибнут в военных операциях и во время терактов. Твердыню древней стены разрезают прямые и неумолимые трещины, проходящие сквозь печатные страницы, которые начинают напоминать не столько старые пожелтевшие передовицы, сколько скрижали Завета или свитки Мертвого моря. Герои картины существуют в двух разных измерениях, они принадлежат разным эпохам, но, тем не менее, их объединяет и общая судьба, и общая святыня – и в этой точке пространства их жизни будто пересекаются и создают единый драматичный и напряженный образ. Этот эмоциональный накал усиливается благодаря необычному цветовому решению композиции. Солдаты сегодняшнего дня изображены подчеркнуто реалистично, в живых, ярких красках, они противопоставлены выцветшим газетным листам и черно-белой фотографии, с которой смотрят те, кто, как и они, пятьдесят лет тому назад стоял у этой стены. Их объединяет одно призвание, одна боль и одна скорбь – воплощенная в образе древней стены, окропленной бесчисленными слезами, пролившимися здесь за два тысячелетия. Александр Левин – хоть и уже признанный, но еще молодой художник, впереди у него – десятилетия творческого труда. Его несомненный талант и исключительное мастерство позволяют уверенно предсказать ему блестящее будущее.
Алек Д. Эпштейн и Андрей Кожевников
